Есть такой художественный прием, когда последняя сцена
фильма проигрывается и записывается вначале. Или в крупной музыкальной форме,
композитор продумывает сначала кульминацию, а затем ищет пути, как к ней
подобраться в развитии музыкальной ткани. Вот и я думаю: не начать ли мне этот
день описывать с конца?
Вечер был изумительно теплый, не душный. Когда совсем
стемнело из ворот синагоги на Пушкинской неторопливо, встретив шабат, начал
выходить народ во главе с раввином. На лицах – неколебимый покой. На Сумской
перекрыли движение: где-то на верхних этажах старинного дома со скульптурами пожарники тушили пожар. Спецтехники, милиции и зевак было много. Троллейбусы
смиренно ждали у обочины – их салонные фонари подсвечивали сутулые тени прильнувших
к окнам пассажиров. Многие прохожие, едва взглянув огромные лестницы, не
поднимая головы, лениво проходили мимо, перешептываясь: потом узнаем, что
случилось из новостей.
В парке Горького, как и в парке Шевченко шумно. Из каждого
ресторана громко звучит «живая» музыка, новые сногшибательные аттракционы полны
народа. Говорят, особой популярностью пользуется комната страха – тест на
стойкость к инфарктам и впрыск адреналина в кровь гарантирован! Под огромным
светящимся колесом обозрения устроена небольшая сцена. На ней танцоры-аниматоры
«заводят» публику. Посреди площади – бьют из земли фонтанчики-нежданчики: дети
с удовольствием носятся с визгом мимо них, стараясь не угодить под струю. После
реставрации парка имени Горького, все развлечения стали далеко не дешевыми. Тем
не менее, я не встретил ни одного родителя, который отказал бы своему ребенку. Да
и сами взрослые не прочь – развлечений для них здесь намного больше. Все
счастливы. Все красиво одеты. У всех праздничное настроение.
В девять утра того же дня я шел по Гоголя вверх. У входа в
католический собор, на площадке, где последние дни рабочие активно укладывали
тротуарную плитку и спешно вывозили тонны мусора, за чем-то начал собираться
народ, составлялись списки. Много людей, иногда они громко выясняли, кто в
очереди не стоял. Люди были одеты бедно, но многие выглядели с достоинством. Впрочем,
приятель рассказывал историю, как не раз, получив какую-то помощь, через два
квартала бедняк скидывал с себя ветошь, и, обнажив Гуччи и Луи Витон, садился в
припаркованный за углом Лексус.
Когда я проходил снова в этом месте через час, практически
никого не осталось. На крыльце собора лежали и висели какие-то старые вещи.
Очевидно, в этот раз людям раздавали одежду?
Я видел когда-то в Стокгольме, как собирались прихожанами
храмов ненужные вещи, иногда совсем новые, - а затем отправлялись к нам. Наши,
если получали доступ к этим вещам в пункте отправки – они судорожно рылись,
переворачивая мешки, отбирая для себя лучшее.
Но также я вспоминаю и рассказы старожилов о другой
поношенной одежде, которую тоже раздавали людям. Например, в Виннице, в здании
синагоги на Соборной, в годы Второй мировой войны был театр. После спектакля с
балкона второго этажа в зал свешивали еще хорошие вещи: чаще всего шубы и
платья, костюмы, - и каждый, у кого был билет на спектакль – а это, как правило,
были офицеры с женами или услужливые из местного населения – мог взять себе
одну такую вещь. Оккупационные власти раздавали имущество расстрелянных евреев
– в одном только Пятничанском лесу лежит более десяти тысяч человек.
Многое ли поменялось с тех пор? Разве не хвастались на
камеру диковинными обновками и косметикой жители тех районов, на просторах
которых были раскиданы части подорванного малазийского Боинга прошлым летом?!
В середине дня в здании университета была назначена
презентация проекта National Geographic.
Студентам и нам, тренерам, впервые за целую неделю дали свободное время, чтоб
подготовиться к такому торжественному моменту. Всю неделю с подопечными мы
провели в лагерях и местах поселения временно перемещенных лиц. От терминологии
– передергивает, - лагерь звучит почти как «концентрационный». Однако, на деле
все не так. Там где были мы – территория частного пансионата, хозяева которого
предоставили жилье переселенцам с Донбасса. Государство лагерь не финансирует,
но волонтеры привозят всего с лихвой. Целые комнаты завалены одеждой и прочим
необходимым. Жителей бесплатно кормят, кормят хорошо. Тем не менее, из гостей
это устраивает не всех. Они обозлены – их можно понять, видевших войну, оставшихся
без крова, чудом уцелевших, - но весь гнев свой они обращают на тех, кто к ним
добр – к волонтерам и персоналу с единым месседжем: вы нам должны, потому что,
вы спите в своих постелях, а мы – нет.
Кстати, о постелях. Нам со студентами разрешили снимать
внутри комнат (естественно, с согласия жильцов), чтобы как можно реалистичнее
осветить жизнь семьи-переселенца. Во многих корпусах сделан ремонт, вставлены
пластиковые окна, утеплены стены. Но то, что происходит внутри комнаты, разве
не отражает внутренний мир того, кто в ней живет? Разве хозяйка не может даже в
бедности создать уют и поддерживать чистоту? То, что мы увидели, даже «цыганщиной»
не назовешь. Годовалые дети лежали на грязных порванных простынях, а то и вовсе
без них. Одежда и прочие вещи свалены в кучу, и не поймешь, где место для еды,
а где для сна.
Постояльцы жалуются: им предлагали комнаты и получше, даже с
телевизором, в черте города. Но там надо платить 600 грн. (ок. 30 долларов) в
месяц за комнату. Это очень дорого, с их слов. Работать многие из них не хотят.
Получают какие-то мизерные пособия, кажется, гривен четыреста на человека, и
целый день пребывают в блаженном ожидании, когда снова лениво подняться на
пригорок с мисками в столовую.
Не все. Безусловно, не все. Один изобретатель из Донецка с
женой-художницей уехали на дачу на границу Донецкой и Харьковской областей, -
да так там и вынуждены были остаться. Надеются, не навсегда. Автобус до
ближайшего райцентра ходит раз в неделю, а ребенок занимается на скрипке. Как
быть? Мать переправляет ее на лодке в соседнее село, - а там и с автобусом
получше.
Другая очень печальная женщина, долго не хотела рассказывать свою
историю о том, как уже после эвакуации ее с ребенком оставил муж, уйдя на фронт
и встретив там свою новую боевую подругу. Без копейки денег, она нашла в себе
силы продолжать жить – и даже получила небольшой грант развивать какое-то свое
ремесло. Все благодарят только волонтеров. Портрет этой женщины с ребенком,
который сделала моя ученица, был отобран в выставочную подборку National Geographic.
Кроме семейных корпусов в лагере принимают детей
переселенцев в детский лагерь – всех школьных возрастов. С ними занимаются учителя,
аниматоры, психологи. Дети на удивление открытые, общительные, все время чем-то
заняты. У них есть вся необходимая техника. Я был свидетелем различных
конкурсов, концертов и состязаний, которые им устраивают старшие. Правда,
тематика этих состязаний иногда резала мне слух и глаз: у одной команды на
флаге было написано «Моссад» - надпись обрамлялась знаками доллара и
шестиконечными звездами. А другая команда дружно разучивала речевку: «СБУ всех
круче наша - всех поймает и накажет».
Впрочем, в младших классах школы я тоже сочинял
патриотические песни на тему «Советский Союз хочет мира – Америка хочет войны»
- и завоевывал этим всякие грамоты на слетах.
Тем не менее, эти сегодняшние дети в лагере счастливы, они
охотно делятся всем, что есть, друг с другом, окружены заботой старших. У меня,
для примера, есть один знакомый 13-летний мальчик, которого мама оставила
одного в квартире с 30 грн. в кармане, да еще и переломанной рукой в придачу, а
сама с хахалем укатила на моря. Пока в доме находилась старшая сестра – он еще
справлялся кое-как, но когда и та укатила с подружками на моря, - ребенок
совсем сник. Боялся один оставаться в квартире, не засыпал без света. Вот и
задаешься вопросом – разве война виновата в нашей бесчеловечности, только ли война
озлобила нас?
Нашей команде тренеров велено было помочь студентам отобрать
самую яркую фотографию из отснятых, чтобы еще подготовить рассказ о сюжете. Мои
девочки не могли сдерживать слез на презентации, когда открывали чужие раны
широкой аудитории. А единственный парень в моей команде, Антон, просто отложил
тетрадку, микрофон, уселся перед экраном и просидел, молча, все отведенное ему
время. Историй было много, хватило бы ни на одну книгу…
Среди гостей были и герои сюжетов, и творческая элита, и
просто горожане. Некоторые из них через пару часов красиво разоденутся,
причешут-умоют своих детишек и отправятся в парк Горького на аттракционы. И
вроде бы город живет спокойной мирной жизнью. А те, чьи дома в соседних
областях разрушены, вроде бы должны заразиться этим драгоценным воздухом мирной
жизни, потихоньку успокоиться, влиться в этот ритм и заново стать счастливыми…
Если бы не одно но.
В сорока километрах от этого беззаботного города с фонтанами
и парками проходит государственная граница с той самой страной, благодаря
которой остались бездомными 1,2 миллиона человек (статистика на сегодня). А еще
примерно на таком же расстоянии по ту сторону границы стянуты войска – об этом
давно передают в новостях. Да и само слово «граница» - весьма условное. Хотели год
назад построить стену, но средства на нее растаяли…
P.S. Я провел в Харькове две
недели. В первый же вечер мне позвонила знакомая харьковчанка и предупредила,
что на днях побили фотографа театра, где она работает, отобрали аппаратуру.
Также она рассказала о том, как из гранатомета был обстрелян дом неподалеку от
нее, а грабежи становятся обыденностью.
Кто это? Бездомные обозленные безработные отчаявшиеся
переселенцы? Или голову поднявший под шумок криминалитет? Или диверсанты? Чужие
или свои?
А кто свой в этой войне?
Но разве эти вопросы кого это волнуют, когда все рестораны и
кафе города переполнены? Когда праздность и веселье бьет через край из каждого
закоулка не только в парке Горького?
P.P.S. Американцы из National Geographic набрали
себе экзотических картинок из диковинной для них нашей жизни, и улетели…
10-11.07.15
Харьков.
Комментариев нет:
Отправить комментарий