Сегодня исполнилось 100 лет, как я живу без веры

1.

7 мая 1919 года (эта дата выбита на многих памятниках в Брацлаве) во время еврейского погрома, погиб мой прадед Хаим-Нухим Файн. Семья успела скрыться, а ему проломили голову. Истекая кровью, он пытался приложить к ране тряпку, смоченную в помоях. Можно сказать, что смерть досталась ему относительно легко. По воспоминаниям историка Николая Полетики: «В Брацлаве у евреев, подвешенных за руки, отсекали саблями куски тела, других подвешенных поджаривали на кострах…»

Семья моего прадеда была зажиточной. Отец Хаима, Аарон, даже проходил по спискам избирателей в Государственную думу. Это сохранилось в архивах. Он, Аарон бен Хаим-Нухим Файн, имел в Брацлаве дом, который позже, сразу же после прихода Советской власти, был национализирован. Но прежде, воспользовавшись тем, что в Брацлаве небольшой период времени было безвластие, по нему прокатилась череда погромов. Главной целью был грабёж. Прадеда Хаима зарезали крестьяне, организованные в небольшую банду, из села Соколец (напротив с. Печора, через Южный Буг) под предводительством атамана Ляховича (напрямую подчинялся С.Петлюре) и местного священника. Священник приходился 22-летнему атаману тестем, и в его доме хранили награбленное.

Известный историк, ведущий специалист по еврейской генеалогии, Надя Липес, опубликовала интересный документ. (Орфография документа соблюдена, дословный перевод с украинского):

«Печора (Печера), Подольской губернии, 192? Год. Эту легенду слышали через месяц после Печерского погрома от местных крестьян, чувствуется в ней пробуждающаяся совестливость.

ЛЕГЕНДА. Ехала женщина ночью по селу. Было темным темно. Вдруг она увидела, что в церкви светло, как в Сочельник. Она испугалась, разбудила церковного сторожа, и они вошли в церковь, где посередине стояла Матерь Божья и плакала. Они испугались, упали на колени и начали молиться. А Матерь Божья говорит: Хватит, хватит убивать ж*дов, Сын мой Иисус не может слышать стонов; Хватит трогать ж*дов,  потому что вы взбаламутили покой моего Сына в Небе. Матка Божья улетела, и в Церкви стало темно. Слышал и сообщил Н.Лившиц.»

Как пишет в книге "Еврейская Атлантида" Елена Цвелик, что представлял собой Евгений Ляхович, видно из воспоминаний очевидца событий, брацлавского аптекаря Лившица: “22-летний недоучившийся гимназист, сын и внук полицейских чинов, во время гетманщины был офицером какого-то куреня. Приехав на родину в Брацлав, ... он явился ко мне в аптеку и попросил морфия. Я скоро убедился, что имею дело с морфинистом. Он брал морфий в других аптеках, требовал, угрожал, плакал. Наркосотенец, всосавший ненависть к чужой свободе, этот психически больной юноша затаил злобу против евреев и коммунистов. Деньги, привезенные с фронта, иссякли. И вот однажды ночью ему стучится кто-то в окно. ​"Открывайте, не бойтесь​", – это повстанец-организатор приехал к нему от имени батьки Петлюры организовать повстанческую часть. Наделив психопата чином, атаман уехал, а в больном мозгу дегенерата уже готов был план действий.

Так Ляхович организовал свою соколецкую банду, человек 20-30, с которой делал походы на Печору, Брацлав, Нeмиров, Тульчин и др. Он собственноручно резал, упиваясь кровью невинных жертв. ​"Я зарезал свыше 600 ж*дов​"​», – говорил он печорскому священнику. Награбленное имущество он оставил у своего тестя, дом которого был головным штабом Ляховича. Через год после Печорского погрома Ляхович был найден убитым около Воронови​ц. Убил его фельдшер, как говорят, на романтической подкладке.”

Именно благодаря стараниям ляховичей, волынцов, хмар и им подобных ​к концу 192​1 года ​ Брацлав​ лишился более трети своего еврейского населения.​ В книге "Винницкие находки" Елена Цвелик пишет. что, если до погромов оно составляло 4000 человек, то после погромов - 2500; 42 человека полностью потеряли трудоспособность. Большая часть евреев Брацлава не имела работы и средств к существованию, и, если бы не помощь "Джойнта", которой обеспечивались семьи 544 брацлавчан, они бы просто не выжили.

Из книги В.Лукина, А.Соколова, Б.Хаймовича «100 еврейских местечек Украины»:

«…Накануне Первой мировой войны в Брацлаве проживало более 6000 евреев, они содержали синагогу и шесть молитвенных домов. На фоне крушения империи и развала русской армии в уездном городе произошёл первый еврейский погром. Его устроили в январе 1918 г. солдаты расквартированного в Брацлаве Кубанского полка. Чтобы защититься от погромов, евреи организовали отряд самообороны. Захват Брацлава местными бандитами в апреле 1919 г. положил начало непрерывной череде погромов периода Гражданской войны.

Точное число жертв погромов, произошедших в Брацлаве во время Гражданской войны, установить невозможно. Как отмечала впоследствии газета «Дер Эмес», с мая 1919 г. по март 1921 г. Брацлав пережил 14 погромов и, по сути дела, в этот период находился в ситуации «непрерывного погрома». В результате 600 детей остались сиротами, 1200 евреев оказались без средств к существованию, 300 домов было разрушено. Погромы, совершаемые бандитами, сопровождались особой, бессмысленной жестокостью.

Пользуясь отсутствием красноармейского гарнизона, отправленного на освобождение Гайсина от банды атамана Волынца, крестьяне, подстрекаемые соколецким священником и учителем, ворвались 7 мая (1919) в город Брацлав и устроили кровопролитный погром, продолжавшийся два дня. Среди многих его жертв были члены известных в Брацлаве семей Солитерманов, Авербахов и Уманских.»

(…) Немецкие и румынские войска заняли Брацлав 22 июля 1941 г. Эвакуироваться успели лишь немногие еврейские семьи. С началом оккупации в местечке было создано гетто, куда поместили евреев всего брацлавского района.
Согласно отчету румынской жандармерии в конце декабря 1941 г. в Брацлаве было 747 евреев. 1 января 1942 г. большинство из них были переведены в концентрационный лагерь в Печоре, около пятидесяти человек оккупанты утопили в Южном Буге».

2.

Жена моего прадеда, прабабушка Бейла, по злой иронии судьбы, погибнет через 22 года в том месте, откуда пришла смерть ее мужу – в с.Печора – в нём будет организован концлагерь «Мёртвая Петля». Но тогда, в мае 1919-го она осталась одна с шестью детьми: Нехомой (22 года), Шлоймой (19 лет), Этлей (16 лет), Чарной, Дувыдом (8 лет, моим дедом), и Рахмилом (2 годика). Седьмой сынишка, Мойша, умер в младенчестве. Во время Гражданской войны младшие дети, в т.ч. и мой дед Дувыд, вынуждены были находиться в Брацлавском детском доме, т.к. нечем было кормить большую семью. Детдом открыт с 1921-го года, а зимой 1942-го все его воспитанники и наставники будут сброшены в прорубь украинскими полицаями. (В память об этом мы установили в Брацлаве знак в 2015 г).

В 1922 г. Бейла обратилась в райнархоз Брацлава с просьбой вернуть дом её мужа, всвязи с законом о денационализации. Просьба была удовлетворена.

Зимой, в конце 1941 г., Бейла погибла в 23 км от Брацлава в концлагере «Мёртвая петля» в с.Печора. Вместе с ней в лагере погибли: дочь Чарна, внук Лёва Павловский (сын старшей дочери Нехомы), внук Изя (сын Шлоймы). Дочь Этля с сыном тоже были в лагере, но выжили, а её муж, Ицык Мучник, с сыном Ароном, дочерею Миреле, дочерью Индой Розенберг и двумя внуками, — все погибли в концлагере. Два сына Этли, Беня и Муня, были призваны в ряды красной армии, но погибли в другом трудовом лагере. Младший сын Бейлы, Рахмил, выжил в Печорах, был мобилизован и погиб на фронте в 1944 г. Внучку Бейлы, Хаю (Клару) Павловскую, украинские полицаи беременную утопили в проруби на р.Южный Буг в 1942 г. Четверо детей Бейлы, которые пережили это страшное время, прожили долгую жизнь: Нехома Павловская умерла в 1972 г. в возрасте 75 лет, Шлойма Файн умер в 1971 г в возрасте 71 год, Этля Мучник умерла в 1981 г. в возрасте 78 лет, мой дед Дувыд Файн умер в 1988 г. в возрасте 77 лет.

3.

Я стою перед могилами в моём любимом Брацлаве, и душа моя не может найти себе места. Недалеко белеет огель святого Натана Штернгарца, а мои – словно верные хасиды при жизни цадика, раскинуты вокруг него по холмам. Вот высокий памятник а-рав Авроому бен реб Довид а-коэну Уманскому, отцу моей бабушки Доры, вон там – его жене Фрейде.

«…В голодное лето 1893 г. в Брацлаве открылась «Бесплатная общая чайная и столовая», которую ежедневно посещали от 400 до 500 человек, пятую часть которых составляли христиане. Благотворительная столовая была устроена на деньги Я. Солитермана, З.Уманского и других брацлавских купцов» (В.Лукин, А.Соколов, Б.Хаймович. «100 еврейских местечек Украины»).

А вот здесь лежат Файны. Дедушкин старший брат Шлойма – вдвоём они работали с детства, шили даже по ночам, чтоб помочь матери Бейле прокормить остальных ребятишек. Все, кто вспоминает моего деда Дувыда, отмечают главное – насколько это был жизнелюбивый и юморной человек! И Фима, его сын, мой папа – такой же был, и я от них далеко не ушёл. Но кто знает, что творилось у Дувыда внутри? Чего стоило ему, восьмилетнему мальчику, пережить гибель отца во время погрома и тридцатилетнему красноармейцу – гибель матери в концлагере?

Хаим и Бейла, его родители, их история любви и смерти калёным железом прожгла род Файнов на сто лет вперёд. И сегодня досталась мне. Болью. Неврозами. Комплексами. Сомнениями. Безверием.

Над Брацлавом вечер. Старые мацейвы выглядят, как кривые зубы в искривлённом рту на фоне красивого лица подольского пейзажа…

— Прадедушка Хаим и прабабушка Бейла! У вас была любовь. У вас рождались дети, но вас развела судьба. Я помню о вас и на вас смотрю. И даже умирая, дедушка, ты помнишь о ней. И даже умирая, бабушка, ты помнишь о нём. Самая красивая история любви. Я смотрел на трагедию, на боль. А теперь я смотрю на любовь. В моей семье есть взаимная любовь. От этого мне ещё больнее. Вас разлучили.

— Дедушка Хаим, ты слышишь меня? Ты здесь? Мне кажется, когда пришли тебя убивать, ты принял удар на себя. Ты думал о ней, своей любимой Бейле и детях. Любимый думает о любимой. Ты хотел, чтоб она выжила. Почему в семье, где любовь –трагедия?

— Мой дорогой правнук! Я не упокоен. Я ищу справедливости. Я воин. Я не согласен с тем, что произошло. Это неправда, что евреи соглашаются со своей судьбой и покорно идут в огонь Холокоста. Я не готов был умирать и не хотел. Это произошло внезапно. У меня всё было распланировано: хозяйство, обязанности. Мы были зажиточной семьёй, а после того, что произошло, мои любимые стали нищенствовать. Меня злят люди, которые завидуют. Я боюсь нищих – они опасные. Нищие меня убили. Они ленивые. Не может человек, который работает и любит семью, быть нищим. Я не могу смириться с тем, что меня убили нищие, пьяные, сумасшедшие. И этот страх перед ними живёт и в вас, моих потомках. Если бы я погиб на войне, было бы не так обидно.

— Я несу твою злость. Она адекватна событиям. Я высказался вслух в твою защиту, сказал правду, когда установили памятник Петлюре в еврейской усадьбе в Виннице – и лишился должности доцента университета. В кабинете я так и сказал: мой прадед Хаим за себя не скажет. И я ненавижу твоих убийц. Я вижу их сквозь столетний промежуток времени. Я вижу их в лицах некоторых современников. Иногда, в тех, кто просто проходит мимо на улице.

— Сволочи… У меня были маленькие дети, почти погодки, младшему всего два годика! Они все были рождены в любви. Разве ты не видел это по своему деду Дувыду? Ведь он был неунывающий, юморной, также, как и я, любил свою жену, твою бабушку Дору. И отец твой, Фима, - его назвали в честь меня. Ведь его все любили? Он такой же… Я был мирный человек, честный, ни с кем не воевал. Любил Бога и свою семью. Весь день у меня был расписан по минутам. Всё было по плану. Я думал о будущем детей. А кто потом о них думал?

— Да. И мне ужасно тяжело. Словно могильная плита меня придавила. Мне иногда кажется, что и надо мной, вслед за тобой, висит топор. Из-за тебя я становлюсь беженцем в собственном доме. Мне невыносимо хочется бежать. И тебя ведь трагедия настигла в собственном доме…

— Мне становится спокойнее от того, что ты знаешь, что я был невиновен. Но я столько всего ещё хотел сделать! Во мне было столько даров!

— Ты не слабый. И я не слабый. Такой, как ты есть – это история о силе, любви, выборе любимой, о ценностях. Ты ценишь её – она ценит тебя. Вы рожаете детей с Божьим благословением.

— Да. Я хранил заповеди, чтил Тору. Я не прикасался к жене, когда было нельзя. Все дни запрета я смотрел на неё и любовался ей издали.

— И в этот момент врывается и набрасывается на тебя пьяное быдло! Под руководством наркомана, сидящего на морфии, и соколецкого священника! Почему? Почему?

— От зависти.

— А где был Бог?!

— У меня нет претензий к Богу. Он не при чём. Просто боль.

— Я рождён в своей стране. Но я не чувствую себя защищённым. Я здесь чужой. Постоянно чувствую опасность.

— Мне жаль. Я не хотел такой судьбы ни себе, ни тебе.

— В память об этой истории я не хочу работать. У меня нет интереса зарабатывать.

— Работа – это же святое, это же радость!

— Никакой радости не осталось.

— Но я благодарен тебе, что ты отстаиваешь моё имя и справедливость.

— А что толку? Мне страшно зарабатывать, копить и преумножать. Я – вызов. Я говорю правду. И я понимаю тебя. Это твоё чувство безысходности. Ты убежал в иной мир. И позвал жену за собой. Она погибла через двадцать два года в концлагере. Но в тот день дети спрятались, и жена спряталась. Ты защитил свою семью тем, что ты от неё отказался? Оставил? Ушёл в неизвестность? Так ты смог помочь? И это было не зря?

4.

В канун 100-летия еврейского погрома нам удалось отыскать в Израиле 89-летнюю внучку Хаима-Нухима Файна, Рулю Павловскую, и записать в марте-апреле 2019 с ней два интервью (большая благодарность за это Диане Гергус). Руля пережила с мамой Нехомой (старшая сестра моего деда Дувыда, о ней упоминается выше) концлагерь «Мёртвая петля». Она помнит, как погибла в лагере ее бабушка Бейла в 1941-м, и по рассказам родных – как погиб в погроме её дед Хаим в 1919-м. Мои прабабушка и прадедушка.

Досмотрите до конца – всего 35 минут – в самом конце, под моё музыкальное сопровождение известной всем мелодии, на чёрном фоне, просто идёт список имён – всех, кого удалось собрать из нашей огромной семьи, всех погибших в огне Малого и Большого Холокоста.

Просто вчитайтесь. Так мы все останемся живы.

Зорий Файн,

заслуженный деятель искусств Украины,

29.04.19, Варшава.

Эта статья с иллюстрациями на ИСРАГЕО.