"Человек открывает смысл человеческой жизни тогда,
когда сажает тенистые деревья, зная, что ему никогда
не придется отдохнуть в их тени".
Элтон Трублад
«Я думаю, в первые десятилетия XX века закончился огромный
исторический период в искусстве, включающий в себя и тот, что начинался
Ренессансом. Мы свидетели действительно большого кризиса художественной
системы. И этот кризис может длиться не одно столетие, сопровождаясь
реминисценциями. На разных этапах это было: от Античности к Средним векам, от
Средних веков к Возрождению. И вот сейчас, захватив почти весь двадцатый, этот
кризис, вероятно, продлится и весь XXI век. Меня часто спрашивают, что такое
«Черный квадрат» Малевича. Я отвечаю: это декларация — «Ребята, все кончилось».
Малевич правильно тогда сказал, суммируя глобальную деформацию и слом,
отраженные прежде в кубизме. Но ведь трудно с этим смириться. Поэтому и
началось: дадаизм, сюрреализм, «давайте вещи мира столкнем в абсурдном
сочетании» — и поскакало нечто на кузнечиковых ногах. И дальше, и дальше… уже
концептуализм, и проплыла акула в формалине. Но это все не то, это упражнения
вокруг пустоты: чего бы такого сделать, чтобы удивились и не обсеяли.
7 мая 1919 года (эта дата выбита на многих памятниках в Брацлаве) во время еврейского погрома, погиб мой прадед Хаим-Нухим Файн. Семья успела скрыться, а ему проломили голову. Истекая кровью, он пытался приложить к ране тряпку, смоченную в помоях. Можно сказать, что смерть досталась ему относительно легко. По воспоминаниям историка Николая Полетики: «В Брацлаве у евреев, подвешенных за руки, отсекали саблями куски тела, других подвешенных поджаривали на кострах…»
Семья моего прадеда была зажиточной. Отец Хаима, Аарон, даже проходил по спискам избирателей в Государственную думу. Это сохранилось в архивах. Он, Аарон бен Хаим-Нухим Файн, имел в Брацлаве дом, который позже, сразу же после прихода Советской власти, был национализирован. Но прежде, воспользовавшись тем, что в Брацлаве небольшой период времени было безвластие, по нему прокатилась череда погромов. Главной целью был грабёж. Прадеда Хаима зарезали крестьяне, организованные в небольшую банду, из села Соколец (напротив с. Печора, через Южный Буг) под предводительством атамана Ляховича (напрямую подчинялся С.Петлюре) и местного священника. Священник приходился 22-летнему атаману тестем, и в его доме хранили награбленное.
Известный историк, ведущий специалист по еврейской генеалогии, Надя Липес, опубликовала интересный документ. (Орфография документа соблюдена, дословный перевод с украинского):
«Печора (Печера), Подольской губернии, 192? Год. Эту легенду слышали через месяц после Печерского погрома от местных крестьян, чувствуется в ней пробуждающаяся совестливость.
ЛЕГЕНДА. Ехала женщина ночью по селу. Было темным темно. Вдруг она увидела, что в церкви светло, как в Сочельник. Она испугалась, разбудила церковного сторожа, и они вошли в церковь, где посередине стояла Матерь Божья и плакала. Они испугались, упали на колени и начали молиться. А Матерь Божья говорит: Хватит, хватит убивать ж*дов, Сын мой Иисус не может слышать стонов; Хватит трогать ж*дов,потому что вы взбаламутили покой моего Сына в Небе. Матка Божья улетела, и в Церкви стало темно. Слышал и сообщил Н.Лившиц.»
Как пишет в книге "Еврейская Атлантида" Елена Цвелик, что представлял собой Евгений Ляхович, видно из воспоминаний очевидца событий, брацлавского аптекаря Лившица: “22-летний недоучившийся гимназист, сын и внук полицейских чинов, во время гетманщины был офицером какого-то куреня. Приехав на родину в Брацлав, ... он явился ко мне в аптеку и попросил морфия. Я скоро убедился, что имею дело с морфинистом. Он брал морфий в других аптеках, требовал, угрожал, плакал. Наркосотенец, всосавший ненависть к чужой свободе, этот психически больной юноша затаил злобу против евреев и коммунистов. Деньги, привезенные с фронта, иссякли. И вот однажды ночью ему стучится кто-то в окно. "Открывайте, не бойтесь", – это повстанец-организатор приехал к нему от имени батьки Петлюры организовать повстанческую часть. Наделив психопата чином, атаман уехал, а в больном мозгу дегенерата уже готов был план действий.
Так Ляхович организовал свою соколецкую банду, человек 20-30, с которой делал походы на Печору, Брацлав, Нeмиров, Тульчин и др. Он собственноручно резал, упиваясь кровью невинных жертв. "Я зарезал свыше 600 ж*дов"», – говорил он печорскому священнику. Награбленное имущество он оставил у своего тестя, дом которого был головным штабом Ляховича. Через год после Печорского погрома Ляхович был найден убитым около Вороновиц. Убил его фельдшер, как говорят, на романтической подкладке.”
Именно благодаря стараниям ляховичей, волынцов, хмар и им подобных к концу 1921 года Брацлав лишился более трети своего еврейского населения. В книге "Винницкие находки" Елена Цвелик пишет. что, если до погромов оно составляло 4000 человек, то после погромов - 2500; 42 человека полностью потеряли трудоспособность. Большая часть евреев Брацлава не имела работы и средств к существованию, и, если бы не помощь "Джойнта", которой обеспечивались семьи 544 брацлавчан, они бы просто не выжили.
Из книги В.Лукина, А.Соколова, Б.Хаймовича «100 еврейских местечек Украины»:
«…Накануне Первой мировой войны в Брацлаве проживало более 6000 евреев, они содержали синагогу и шесть молитвенных домов. На фоне крушения империи и развала русской армии в уездном городе произошёл первый еврейский погром. Его устроили в январе 1918 г. солдаты расквартированного в Брацлаве Кубанского полка. Чтобы защититься от погромов, евреи организовали отряд самообороны. Захват Брацлава местными бандитами в апреле 1919 г. положил начало непрерывной череде погромов периода Гражданской войны.
Точное число жертв погромов, произошедших в Брацлаве во время Гражданской войны, установить невозможно. Как отмечала впоследствии газета «Дер Эмес», с мая 1919 г. по март 1921 г. Брацлав пережил 14 погромов и, по сути дела, в этот период находился в ситуации «непрерывного погрома». В результате 600 детей остались сиротами, 1200 евреев оказались без средств к существованию, 300 домов было разрушено. Погромы, совершаемые бандитами, сопровождались особой, бессмысленной жестокостью.
Пользуясь отсутствием красноармейского гарнизона, отправленного на освобождение Гайсина от банды атамана Волынца, крестьяне, подстрекаемые соколецким священником и учителем, ворвались 7 мая (1919) в город Брацлав и устроили кровопролитный погром, продолжавшийся два дня. Среди многих его жертв были члены известных в Брацлаве семей Солитерманов, Авербахов и Уманских.»
(…) Немецкие и румынские войска заняли Брацлав 22 июля 1941 г. Эвакуироваться успели лишь немногие еврейские семьи. С началом оккупации в местечке было создано гетто, куда поместили евреев всего брацлавского района.
Согласно отчету румынской жандармерии в конце декабря 1941 г. в Брацлаве было 747 евреев. 1 января 1942 г. большинство из них были переведены в концентрационный лагерь в Печоре, около пятидесяти человек оккупанты утопили в Южном Буге».
2.
Жена моего прадеда, прабабушка Бейла, по злой иронии судьбы, погибнет через 22 года в том месте, откуда пришла смерть ее мужу – в с.Печора – в нём будет организован концлагерь «Мёртвая Петля». Но тогда, в мае 1919-го она осталась одна с шестью детьми: Нехомой (22 года), Шлоймой (19 лет), Этлей (16 лет), Чарной, Дувыдом (8 лет, моим дедом), и Рахмилом (2 годика). Седьмой сынишка, Мойша, умер в младенчестве. Во время Гражданской войны младшие дети, в т.ч. и мой дед Дувыд, вынуждены были находиться в Брацлавском детском доме, т.к. нечем было кормить большую семью. Детдом открыт с 1921-го года, а зимой 1942-го все его воспитанники и наставники будут сброшены в прорубь украинскими полицаями. (В память об этом мы установили в Брацлаве знак в 2015 г).
В 1922 г. Бейла обратилась в райнархоз Брацлава с просьбой вернуть дом её мужа, всвязи с законом о денационализации. Просьба была удовлетворена.
Зимой, в конце 1941 г., Бейла погибла в 23 км от Брацлава в концлагере «Мёртвая петля» в с.Печора. Вместе с ней в лагере погибли: дочь Чарна, внук Лёва Павловский (сын старшей дочери Нехомы), внук Изя (сын Шлоймы). Дочь Этля с сыном тоже были в лагере, но выжили, а её муж, Ицык Мучник, с сыном Ароном, дочерею Миреле, дочерью Индой Розенберг и двумя внуками, — все погибли в концлагере. Два сына Этли, Беня и Муня, были призваны в ряды красной армии, но погибли в другом трудовом лагере. Младший сын Бейлы, Рахмил, выжил в Печорах, был мобилизован и погиб на фронте в 1944 г. Внучку Бейлы, Хаю (Клару) Павловскую, украинские полицаи беременную утопили в проруби на р.Южный Буг в 1942 г. Четверо детей Бейлы, которые пережили это страшное время, прожили долгую жизнь: Нехома Павловская умерла в 1972 г. в возрасте 75 лет, Шлойма Файн умер в 1971 г в возрасте 71 год, Этля Мучник умерла в 1981 г. в возрасте 78 лет, мой дед Дувыд Файн умер в 1988 г. в возрасте 77 лет.
3.
Я стою перед могилами в моём любимом Брацлаве, и душа моя не может найти себе места. Недалеко белеет огель святого Натана Штернгарца, а мои – словно верные хасиды при жизни цадика, раскинуты вокруг него по холмам. Вот высокий памятник а-рав Авроому бен реб Довид а-коэну Уманскому, отцу моей бабушки Доры, вон там – его жене Фрейде.
«…В голодное лето 1893 г. в Брацлаве открылась «Бесплатная общая чайная и столовая», которую ежедневно посещали от 400 до 500 человек, пятую часть которых составляли христиане. Благотворительная столовая была устроена на деньги Я. Солитермана, З.Уманского и других брацлавских купцов» (В.Лукин, А.Соколов, Б.Хаймович. «100 еврейских местечек Украины»).
А вот здесь лежат Файны. Дедушкин старший брат Шлойма – вдвоём они работали с детства, шили даже по ночам, чтоб помочь матери Бейле прокормить остальных ребятишек. Все, кто вспоминает моего деда Дувыда, отмечают главное – насколько это был жизнелюбивый и юморной человек! И Фима, его сын, мой папа – такой же был, и я от них далеко не ушёл. Но кто знает, что творилось у Дувыда внутри? Чего стоило ему, восьмилетнему мальчику, пережить гибель отца во время погрома и тридцатилетнему красноармейцу – гибель матери в концлагере?
Хаим и Бейла, его родители, их история любви и смерти калёным железом прожгла род Файнов на сто лет вперёд. И сегодня досталась мне. Болью. Неврозами. Комплексами. Сомнениями. Безверием.
Над Брацлавом вечер. Старые мацейвы выглядят, как кривые зубы в искривлённом рту на фоне красивого лица подольского пейзажа…
— Прадедушка Хаим и прабабушка Бейла! У вас была любовь. У вас рождались дети, но вас развела судьба. Я помню о вас и на вас смотрю. И даже умирая, дедушка, ты помнишь о ней. И даже умирая, бабушка, ты помнишь о нём. Самая красивая история любви. Я смотрел на трагедию, на боль. А теперь я смотрю на любовь. В моей семье есть взаимная любовь. От этого мне ещё больнее. Вас разлучили.
— Дедушка Хаим, ты слышишь меня? Ты здесь? Мне кажется, когда пришли тебя убивать, ты принял удар на себя. Ты думал о ней, своей любимой Бейле и детях. Любимый думает о любимой. Ты хотел, чтоб она выжила. Почему в семье, где любовь –трагедия?
— Мой дорогой правнук! Я не упокоен. Я ищу справедливости. Я воин. Я не согласен с тем, что произошло. Это неправда, что евреи соглашаются со своей судьбой и покорно идут в огонь Холокоста. Я не готов был умирать и не хотел. Это произошло внезапно. У меня всё было распланировано: хозяйство, обязанности. Мы были зажиточной семьёй, а после того, что произошло, мои любимые стали нищенствовать. Меня злят люди, которые завидуют. Я боюсь нищих – они опасные. Нищие меня убили. Они ленивые. Не может человек, который работает и любит семью, быть нищим. Я не могу смириться с тем, что меня убили нищие, пьяные, сумасшедшие. И этот страх перед ними живёт и в вас, моих потомках. Если бы я погиб на войне, было бы не так обидно.
— Я несу твою злость. Она адекватна событиям. Я высказался вслух в твою защиту, сказал правду, когда установили памятник Петлюре в еврейской усадьбе в Виннице – и лишился должности доцента университета. В кабинете я так и сказал: мой прадед Хаим за себя не скажет. И я ненавижу твоих убийц. Я вижу их сквозь столетний промежуток времени. Я вижу их в лицах некоторых современников. Иногда, в тех, кто просто проходит мимо на улице.
— Сволочи… У меня были маленькие дети, почти погодки, младшему всего два годика! Они все были рождены в любви. Разве ты не видел это по своему деду Дувыду? Ведь он был неунывающий, юморной, также, как и я, любил свою жену, твою бабушку Дору. И отец твой, Фима, - его назвали в честь меня. Ведь его все любили? Он такой же… Я был мирный человек, честный, ни с кем не воевал. Любил Бога и свою семью. Весь день у меня был расписан по минутам. Всё было по плану. Я думал о будущем детей. А кто потом о них думал?
— Да. И мне ужасно тяжело. Словно могильная плита меня придавила. Мне иногда кажется, что и надо мной, вслед за тобой, висит топор. Из-за тебя я становлюсь беженцем в собственном доме. Мне невыносимо хочется бежать. И тебя ведь трагедия настигла в собственном доме…
— Мне становится спокойнее от того, что ты знаешь, что я был невиновен. Но я столько всего ещё хотел сделать! Во мне было столько даров!
— Ты не слабый. И я не слабый. Такой, как ты есть – это история о силе, любви, выборе любимой, о ценностях. Ты ценишь её – она ценит тебя. Вы рожаете детей с Божьим благословением.
— Да. Я хранил заповеди, чтил Тору. Я не прикасался к жене, когда было нельзя. Все дни запрета я смотрел на неё и любовался ей издали.
— И в этот момент врывается и набрасывается на тебя пьяное быдло! Под руководством наркомана, сидящего на морфии, и соколецкого священника! Почему? Почему?
— От зависти.
— А где был Бог?!
— У меня нет претензий к Богу. Он не при чём. Просто боль.
— Я рождён в своей стране. Но я не чувствую себя защищённым. Я здесь чужой. Постоянно чувствую опасность.
— Мне жаль. Я не хотел такой судьбы ни себе, ни тебе.
— В память об этой истории я не хочу работать. У меня нет интереса зарабатывать.
— Работа – это же святое, это же радость!
— Никакой радости не осталось.
— Но я благодарен тебе, что ты отстаиваешь моё имя и справедливость.
— А что толку? Мне страшно зарабатывать, копить и преумножать. Я – вызов. Я говорю правду. И я понимаю тебя. Это твоё чувство безысходности. Ты убежал в иной мир. И позвал жену за собой. Она погибла через двадцать два года в концлагере. Но в тот день дети спрятались, и жена спряталась. Ты защитил свою семью тем, что ты от неё отказался? Оставил? Ушёл в неизвестность? Так ты смог помочь? И это было не зря?
4.
В канун 100-летия еврейского погрома нам удалось отыскать в Израиле 89-летнюю внучку Хаима-Нухима Файна, Рулю Павловскую, и записать в марте-апреле 2019 с ней два интервью (большая благодарность за это Диане Гергус). Руля пережила с мамой Нехомой (старшая сестра моего деда Дувыда, о ней упоминается выше) концлагерь «Мёртвая петля». Она помнит, как погибла в лагере ее бабушка Бейла в 1941-м, и по рассказам родных – как погиб в погроме её дед Хаим в 1919-м. Мои прабабушка и прадедушка.
Досмотрите до конца – всего 35 минут – в самом конце, под моё музыкальное сопровождение известной всем мелодии, на чёрном фоне, просто идёт список имён – всех, кого удалось собрать из нашей огромной семьи, всех погибших в огне Малого и Большого Холокоста.
Как у наркомана начинается ломка, так и я долго не могу прожить без музыкального магазина. И самый крупный в Варшаве #Riff Megastore к этому очень располагает. Сегодня просидел в нём часа три и баловался человечиной - засемплированными голосами на разных открытых слогах и гласных буквах.
Топовая #YamahaCVP709GP. Три года назад в Украине я даже попытался собрать через краундфандинг-платформу немного денег, чтоб ее купить, она стоила ок.6000 евро (ни копейки не собрал). Здесь сумма в два раза выше - 48000 зл.- а значит такого инструмента у меня не будет никогда.
Впрочем, я - настоящих сапожник без сапог - у меня вообще нет никакого инструмента. Моё пианино #Zimmermann, которое мне купила мама тридцать лет назад, осталось в Украине.
Подошли двое парней, оба учились в Англии в муз.колледже. Слушали, затаив дыхание, потом спросили разрешение поснимать на видео, потом мы долго разговаривали: я рассказывал, как в Гнесинке, до написания оркестрового произведения, мы обязаны были сдать зачёты по технике игры на отдельных группах инструментов. Один из них попросил позаниматься с ним по композиции и гармонии. Его даже мой польский не смущал. Но я взял тайм-аут на несколько месяцев.
В рамках открытого чемпионата по переобуванию в воздухе, у
меня только один вопрос: кто-нибудь уберёт за собой памятник петлюре из
еврейской усадьбы в центре моей Винницы?
У меня лично к Петру Алексеевичу только одна претензия.
Вместо того, чтоб защитить меня от маргиналов в конце семнадцатого, когда он
знал, что за два стихотворения против этого памятника мне пришлось уйти с
должности доцента государственного университета, на День Соборности Украины (!)
в январе 2018, с трибуны, он рекомендует всей стране читать какую-то брошюрку
этого индивидуума. А плюс ещё дал 24 миллиона (могу в цифре быть неточным)
моих, налогоплательщика, денег на кино про него же.
У кого-то хватит мозгов поменять обратно сомнительных
бронзовых покойников на живых граждан, таких, как я, которые, из-за недальновидности
системы, сегодня вынуждены любить свою Родину издалека?!
P.S. И если кто не знает или не помнит - у меня свой шкурный
интерес: именно петлюровцы (доказано) зарубили моих двоих прадедов в местечке
Брацлав в 1919. В мае будет ровно 100 лет трагедии.
Гуляем сегодня с Аней. За домом растёт что-то красивое в
жёлтых цветах. Из костёлов возвращаются семьи с корзинками, прикрытыми
салфетками, и фотографируются на фоне этого жёлтого. На камеру они приоткрывают
салфетки, но содержимое корзинок мне издалека не видно.
Резануло. Остро почувствовал, что я никогда не смогу
принять, ни у кого, вкл.в иудаизме: приобщение к некой сакральности простых
вещей. Там, где место традиции или истории, творимой в воспоминание,
непосвящённый недуховный человек ставит во главу угла само исполнение
предписания. Качество исполнения, с рюшечками, - и есть для такого финальный
смысл. И многим этого достаточно. И даже удивляются: а разве есть что-то ещё?
Конечно же, люди с корзинками на фоне желтого, здесь не при
чём. Просто на глаза попались.
Ну что, друзья, наконец-то, и я, сегодня (уже после выборов), посмотрел последний сезон "Слуга народа".
Как бывший доцент кафедры пиара, вынужденный уехать из страны - университет стал последней каплей в этом решении, могу сказать только одно: по этой президентской кампании будут писать учебники, она открыла новую страницу в сфере пиара и политтехнологий. Использованы и расставлены все акценты, ни одна пролитая в подушку слеза не осталась незамеченной. Браво, мастерам!
Но есть один минус: это всё - кино. Как зритель, я утешался тем, что хотя бы на экране наказаны мои обидчики. Я радовался и удивлялся, что моими хлёсткими и выстраданными месседжами из фейсбука говорили герои с экрана.
Но между вымыслом и реальностью лежит пропасть. Не получится, как говорила мисс Диана в фильме "Человек с бульвара Капуцинов": "Джонни, сделай монтаж, я хочу, как в твоём кино: поцелуй - и сразу бейби."
Да. Наша феерически упадническая жизнь почти стёрла эту грань. И писатели-фантасты этим воспользовались.
30% проголосовавшего населения очаровано кинематографом.
Естественно, что люди чувствуют потребность в высоких идеалах и неподдельном патриотизме, которые, увы, втоптаны в грязь реальным лжепатриотизмом и воровством.
Вы знаете, что я был в Украине в этом году всего два дня, и, выступив в радиоэфире, подчеркнул: я не мыслю другой страной, кроме, как Украиной. Хотя ведущая в первом же вопросе некорректно поинтересовалась, почему бы мне не уехать "на историческую родину". Возможно, она имела в виду другое, но вышло по Фрейду. (Эфир есть на моём Ютубе, помню все ваши возмущённые комментарии по этому поводу).
Мне больно за свою страну, которую мы все потеряли. И я - в том числе: один в поле не воин, а поддержать никто не собирался - у каждого хата с краю.
Я потратил свои лучшие зрелые годы на создание прекрасного имиджа Украины в мире - и никто не может меня упрекнуть в обратном.
А сейчас - не знаю, что предпринять.
Поймал себя на мысли: хорошо, что я не голосовал 31 марта. И во втором туре не буду. Потому что, всё, что показали в кино - чистейшая правда. И я лично знаю девочек на побегушках, которые стали фурцевыми.
Но повторюсь: кино есть кино.
Проголосуйте вместо меня. Возможно, вашей верой - не моей, будет создана прекрасная страна, где перестанут ставить памятники убийцам, а за два стихотворения о таких памятниках - не станут выпроваживать из университетов лучших специалистов, которых любили студенты. Возможно, я ошибаюсь, и мы не живём в Средневековье...
