Моя будущая книга будет состоять на половину из дневниковых записей и историй из моей жизни, на половину - из размышлений и философствования (подробнее...). Вчера, в телеэфире, во время часовой беседы с Олегом Семко, я впервые рассказал одну небольшую историю (я вспомнил этот эпизод недавно, оцифровывая свои старые кассетные записи)...
Москва. Государственный дом Радиовещания и звукозаписи (ГДРЗ) на Малой Никитской. Идет запись моей музыки к радиоспектаклю по Ги де Мопассану. Либретто Булгакова было настолько сложным, даже я бы сказал - дерзким от того, что многие образы, лишь слегка обозначенные у Мопассана, Михаил Афанасьевич прорисовал реалистично, описывая переживания человеческой души с присущим драматизмом.
Так и мне, работая над музыкальным портретом аббата Шантавуана (он вынужден был солгать интервентам, спасая на колокольне своей церкви проститутку, убившую немецкого офицера за то, что тот оскорбил ее народ) пришлось в архивах пересмотреть разные рукописи Булгакова, его черновики, разобраться в его почерке, чтобы простые речитативы престарелого кюре наполнить красочной фактурой музыкального сопровождения.
В конце сцены в клавире я прописал небольшую партию треугольника, всего несколько звуков - как бы отдаленное затухающее звучание колокола.
Режиссер вдруг спохватился, что ударить по треугольнику некому. Все в операторской посмотрели на меня - понятное дело: кто знает клавир лучше самого автора?! Немая сцена. Я улыбнулся и добровольно отправился по ту сторону смотрового окна. Зал был большой, он был предназначен для записи симфонического оркестра, а исполнителей было всего трое: баритон (партия кюре), пианистка и я с треугольником...
Месяца через два меня снова пригласили в ГДРЗ расписаться в ведомости на получение гонорара. В списке были те же трое: баритон, пианистка и я - мне причиталось несколько рублей за исполнение партии на треугольнике.
Автор музыки не значился нигде и ни копейки за долгие месяцы работы не получил. Впрочем, Булгаков и Мопассан - тоже...
Комментариев нет:
Отправить комментарий