Грусть о маме

Грусть о маме не прошла даже после того, как я сегодня прочитал в синагоге кадиш - мы собрались на праздничную встречу Рош-а-Шана: весёлые песни, яблоки с мёдом, застолье, - радоваться в эти дни наша обязанность. И именно она, обязанность, всегда идёт вразрез с моим собственным чувством времени и праздников в нём. (Конечно же, именно в этот момент вы разрывали мой телефон своими звонками!)

Раввин пытался меня приободрить: праматери в эти дни праздника были в положении - это особый день семьи: вот и тебя мама родила, и сама ушла...

Отвлечённые истории тысячелетней давности греют мало - умозрительно проживать историю не значит, быть её непосредственным участником.

Сейчас взахлёб читаю роман Исроэла-Иешуа Зингера "Братья Ашкенази". (Выдающийся писатель, не менее прекрасный, чем его брат, Нобелевский лауреат по литературе Исаак Башевис-Зингер.) Еврейский мир Лодзи, судьбы его героев так отчётливо, словно изнутри тебя самого, усложняют и без того сложное устройство тебя в настоящем и тебя в прошлом.

Сегодня одна приятельница мне написала: "чувствую себя прошлым, такая тоска!"

Так мы и есть прошлое. Актуальное и объективное. Мы храним чистоту его образов, и они ограждают нас от ошибок в настоящем. С другой стороны, если прошлое занимает собой большую часть нашей реальности, последняя становится вязкой, и каждый шаг из неё приходится силой выдирать, словно из липкого болота.

Вчера, вдруг, посмотрел старые видео с отцом - первая мысль: давно ему не звонил, срочно надо позвонить! Потом одёрнул себя - разве дозвонюсь?!

Если они живы, хотя мы ими мыслим в прошлом - это многое меняет. Но ничто об этом не говорит, если только ты не экзальтированный искатель оправданий в чудесах.

В праздничные дни Рош-а-Шана все желают хорошей записи в Книге жизни. Как буд-то делать больше нечего тем, кто эту Книгу переписывает: сравнить бухгалтерские записи за текущий год и объявить вчерашнего фабриканта банкротом? В том числе, богатого добродетелями банкротом духа. По крайней мере, также, как и я, этот мир искажённым видят и многие из героев романа Зингера. И игнорируют вековые устои.

А нам-то что? У нас эти устои сломаны и без них. Мы - самые твёрдые морально устойчивые реалисты. Сказки любим, как музыку - только, услаждающую наш досуг. Не больше.

В общем, новый год наступил. Двенадцать лет без мамы - она ушла именно в эту ночь. Родив меня в эти дни, и в эти же дни оставив сиротой...

Вот фрагмент из моей книги #КофеБрейксЕгоВеличеством (издана в 2015 г.), в котором описываются события тех дней:

«...Через два с половиной часа после того, как врачи уныло вышли из реанимации, мы с братом поили папу огромными дозами коньяка. В это время, в два часа ночи, в моей квартире раздался стук в дверь. Жена встрепенулась, но подумала, что ей показалось. Стук услышал и младший сын, который спал в соседней комнате. Он вскочил, выбежал в прихожую и, открыв входную дверь, удивился, что за ней никого не оказалось...

Но мама уже тихонько вошла в комнату к жене, присела на край ее кровати. И стала рассказывать, что переходить в вечность совсем не тяжело, и что она ушла из больницы, чтобы не видеть суету вокруг себя. У нее был очень упокоенный вид. Они еще немного посидели, и жена легла спать...

Утро похорон было пасмурное. Мне пришлось произнести речь. То, что я сказал, особенно удивило родственников – ведь они знали о наших непростых взаимоотношениях. А я не лгал – просто рассказал о том, как трудно сочетались сложные черты ее характера с ее же внутренним миром, миром яркого и неординарного человека.Дождя не было, но тяжелые тучи нависли над городом. Пришло проститься больше ста человек. Я поцеловал маму в лоб – мои губы обожгло ледяным холодом.

В тот вечер, когда взошла на небе первая звезда и мама преставилась, по еврейскому календарю наступил Новый год...

Из Израиля позвонил 97-летний раввин и сказал, что, когда Бог забирает душу в такой момент, она не стоит в очереди в рай. Стоит улыбнуться?

Позже я что-то наплел папе и снова уехал на кладбище... Темнело... Был изумительный теплый вечер, казалось, вовсе не было ни холода, ни дождей до этого. Псалтирь Давида я всегда вожу с собой в машине. Я читал псалмы долго, до тех пор, пока не наступила ночь.

Сердце разрывалось на миллионы частей от едва уловимых вибраций, будто огромный ангел встал во всю ширь неба – я его не видел, скорее, чувствовал, как и то, что этому ангелу поручили ее сопровождать...

За несколько дней до смерти мама помирилась с сестрой и братом, и искренне, рыдая, многократно просила прощения у меня (честно говоря, многое в жизни могло было быть иначе, если бы не ее сложный характер). Меня ее извинения смущали, я отнекивался, а потом и вовсе ушел...

У нее было огромное желание жить! Причем настолько сильное, что ее практически вылечили от всего – она за полтора месяца пережила четыре операции, через пять дней ее должны были выписывать. Причиной смерти стал оторвавшийся тромб – такое случается у миллионов людей. Врачи это еще называют и смертью по причине старости, вот только старость у каждого приходит в свое время.

Ей пора было уходить... На светлой ноте раскаяния и примирения со всеми.

Но откуда столько света?! Мне трудно было это понять. Одной моей веры для этого было недостаточно. Позже, разговаривая об этом с братом, я предположил, что многое в ее жизни было от того, что ей пришлось быть зависимой от вполне определенных обстоятельств. Но мера исчерпалась, и завеса снялась. То, что ей предстояло претерпеть – она исполнила до конца. В истории много примеров, когда человек на смертном одре получал последнюю возможность к покаянию. Она этой возможностью воспользовалась...

А брат все сетовал, что мама так и не увидела его новорожденную дочку, родившуюся в тот период, когда мама была уже в больнице..."

#zoriyfine, 18.09.2020 #warszawa.