Теперь в семье снова будет врач. Размышление о дочери.

Первое сентября бывает разным.

Как я повел ребенка первый раз в школу даже и не помню. Ни в первый раз, ни во второй, ни в третий.

Зато отчетливо помню, как четыре года назад Доминику посвящали в медсестры.

Сегодня она приносила клятву Гиппократа в медунивере. Ректор лично проводил собеседование с каждым абитуриентом. Зная Василия Максимовича – выдающегося человека – не одно поколение с благодарностью вспоминает его воистину отеческое попечение о студентах – в то же время великого шутника и тонкого проницательного гуманиста, - можно было бы и предположить, что без подвоха не обойдется.

— Зачем ты хочешь стать врачом?! Тебе это нужно?! - испытывал он дочь в последний раз.

— Я люблю свою работу! Я с первого раза в вену попадаю, когда ставлю капельницу! – парировала она.

—Вот как?! – несколько минут он пристально смотрел на нее.

— Да-да! - поддакнула сбоку мама, – за два месяца последипломной работы в больнице Ющенко  даже до главврача уже дошли слухи о чуткой и грамотной медсестре!

Это была чистая правда: и больные, и заведующая отделением, и средний медперсонал, - все только благодарили за дочь. Впрочем, как и за все годы учебы.

А я сегодня стоял на линейке в особо приподнятом настроении. В 1940 году также здесь, во дворе, у памятника Николаю Ивановичу Пирогову, стояла моя бабушка. Правда заканчивала она ВУЗ уже в эвакуации, где-то в Средней Азии (дальний родственник, работавший в КЕТЧ, благодаря связям, успел их с матерью отправить в последнем эшелоне), но медицине отдала, можно сказать, две жизни (почти шестьдесят лет стажа). Будучи заведующей отделением военного госпиталя, от ее росчерка пера зависело, заберут или не заберут призывника в армию – но верная идеологии, она выставляла из кабинета даже тех, кто появлялся на его пороге со скромной коробочкой конфет. А когда дед, подполковник, военный юрист, в узкой компании говорил, что Ленина мама обязана была сделать аборт – бабушка – у обоих партбилеты по пятьдесят лет в кармане – возмущалась, что еще раз такое услышит – подаст на развод!

Сегодня у бабушки на глазах слезы. В 93 года она дожила до того, что в ее семье, правнучка подхватила эстафету также пылко и убежденно, как и когда-то она сама.

После торжественной присяги, первокурсники надели белые халаты. Как сказал кто-то из выступающих – символ ангельской чистоты души и высокой морали.

По лицам присутствующих здесь же священников прошла легкая, едва заметная тень улыбки. Очевидно, вспомнилась шутка, имеющая традиционно место при рукоположении в духовной семинарии: «Как одел подрясник – береги его, ведь он с твоей душою цвета одного».

Есть что-то в этом глубоком символизме цветов: черный - признак болезни и покаяния – и белый – символ врача, земного спасителя, чуда, которое может случиться благодаря человеческому гению, порядочности  и профессионализму. Задумайтесь, ни в этом ли тоже есть одно из проявлений чудес Божиих?

Я с большой теплотой отношусь к нашему владыке Симеону – кроме прочего, оказалось, он в прошлом – еще и студент нашего мединститута. Выступать ему на линейке было непросто, т. к., по регламенту, слово ему досталось после чиновников и чтеца Анатолия Паламаренко, Народного артиста, блестяще продекламировавшего подборку сатирических стихов.

Однако, великого человека в митрополите выдают, во-первых, простота – а оттого и действенность – его слов, умение простыми слова объяснить сложные истины, порой затрагивающие основы мироздания, и во-вторых – это редко, кто себе может позволить – не постесняться выглядеть в чем-то умаленным перед собеседниками или слушателями.

Вдали, над всеми возвышался бронзовый бюст Пирогова.

Когда-то что в никому не ведомой Виннице (тогдашнем ее пригороде) взял немалый кредит и построил поместье всемирно известный хирург Николай Пирогов, изобретатель наркоза, гипсовой повязки, в 26 лет профессор Дерптского университета, основоположник военно-полевой хирургии.

Когда я готовил к печати свой фундаментальный труд о Виннице, я задал всего один вопрос сотрудникам Музея-усадьбы Пирогова, на который до сих пор никто не может ответить:

— Как могло статься, что в пике карьеры, энергичный, востребованный врач, мировое светило - ему рукоплескала Америка — только он один мог делать тогда сложнейшие операции на сердце - заточил на двадцать лет себя в такую глушь, как Винница, чтобы бесплатно лечить простых крестьян?!

Безусловно, есть официальные версии: о немилости у Государя за откровенность о реальном состоянии вещей в русской армии, о спасении Гарибальди, что лишило его всех постов и даже пенсии, но…

… Когда я в стопятидесятый раз под настроение, корю себя за то, что вернулся жить в Винницу, имея возможности прекрасно устроиться и где-нибудь в Европе, я всегда стараюсь вспомнить, что также поступил и он, не чета мне, великий русский гений.

Я прожил в Москве двенадцать лет, там родились мои дети. Доминичка с гордостью говорит о месте своего рождения, остальные — с кислой миной.

Девяностые годы — я неоднократно о них писал — для воспитания детей были предельно неблагоприятны: крушение идеалов без предложенной альтернативы, беспредел и нигилизм морали, многие соседи по подъезду в нашем доме на Алтуфьевском шоссе откровенно семьями проваливались в беспросветное пьянство.

Я имел московскую прописку, жена нет. Участковый врач врывался на пару с участковым милиционером. Первый хотел принудительно привить ребенка от полиомелита, второй — выселить ребенка вместе с матерью из столицы.

Ничего не поменялось — моя прошлая квартирная хозяйка, жена известного в 30-е годы московского художника, вообще пряталась по чердакам от участкового милиционера, которому также штамп в паспорте о браке был не указ.

Естественно, первый ребенок в семье — у меня сразу включились всевозможные «программки»: английский, музыка, танцы... Один мудрый человек посоветовал оставить ребенка в покое собирать цветочки лет до шести, хотя бы. Послушались.

Позже, в школьные годы, мне казалось, что все же перебор — ее сверстницы вели куда более «взрослые» разговоры, а этот ребенок сиял чистотой и смотрел на мир широким ясным взглядом.

Не сомневаюсь, некоторые крутили у виска.

Совсем маленькой, она была очень серьезной и напыщенной — могла измерить высокомерным взглядом человека с ног до головы и, даже не улыбнувшись, отвернуться. Помощи не просила никогда. Даже, когда мы, молодые родители, эксперимента ради, уча ее есть ложкой, поставили перед ребенком миску с кашей — она перемазалась, хлебала по-собачьи, кряхтела, но не сдалась.

Кстати, о собаках. На первый ее день рождения два дедушки: родной и названный, подарили ей по огромной плюшевой собаке: одна сидячая, одна лежачая, - каждая раза в три больше ее самой. Собак подарили не случайно — ее имя в переводе с латыни — Домини Канус — Собачка Божия. Кроме того, и она, и дедушка родились в год собаки, в общем, - все это сложилось в маленькую веселую песенку, которую иногда даже в шутку пели нам с женой наши друзья:

«Жила-была Доминичка,

Всеобщая любимичка,

Четырежды собачечка,

Премудрая была!»

Этот образ «всеобщей любимички» идет с ней по жизни. Порой даже ревностно. Когда из роддома привезли закутанного в голубой конверт Василия — Доминика даже не взглянула на брата - уселась в кухне, подперла щечки руками, и на вопрос: что с ней? – процедила сквозь зубы, что «теперь у мамы есть Василий».

В детстве она много читала. Она читала буквально все, что попадется под руку — но любимым был огромный многотомник коллекции «Золотая книга сказок». Как сейчас помню — он стоил около пятидесяти долларов, и для нас по тем временам, это было целое состояние!

В школе она училась средне. Несмотря на врожденную грамотность, точные науки ей давались с трудом. Для меня до сих пор дивно, как она на тестировании набрала высокий бал по химии, когда даже по телевидению сказали, что в этом году, задачи и вопросы по химии были тяжелы, как никогда. Хотя, ее усидчивость и репетиторы сделали свое дело. Репетитор по химии даже подчеркнула, что если бы всем ее ученикам такие мозги и память — все были отличниками. Значит – просто не попался вдумчивый педагог раньше: в школе и колледже.

Да и вообще, школьные учителя таланты в ребенке не культивировали.

В Москве она училась в частной школе. В Украине — никто поблажек третьекласснице, не бельмеса не понимающей по-украински, даже в престижном лицее, не делал.  Частная школа ситуацию не спасла — к сожалению, педагоги не понимали, что, несмотря на деньги родителей — идти на поводу у них при этом, нельзя. Потому мальчишек — строго в государственную школу.

Все школьные годы Доминика училась играть на бандуре. Маму мою, когда она узнала — конечно, чуть Кондратий не хватил — в семье потомственных пианистов слово «бандура» носило скорее нарицательный характер.

Единственное исключение — дедушка Фима. Он вот уже сорок лет преподает пение в школе и играет на аккордеоне.

Пение — тоже мне великий предмет! Однако на его уроках тишина и руки на парте. И это в Тяжиловской-то школе! Все знают его легендарную эбонитовую указку и две карточки, как в футболе: желтую и красную. Указка носит скорее устрашающе-назидательный характер, но карточки вполне реализованы в жизнь — школьники всячески стараются избегать его «предупреждений».

Думаете, все это вызывает ненависть учеников? Как бы ни так! Его носят на руках. Пока он дойдет от троллейбусной остановки до  своего кабинета — эго шея устает поворачиваться от приветствий. Если мне случается снимать свадьбу в Тяжилове — выстраивается очередь пожать мне руку и передать привет легендарному Юхиму Давидовичу. А однажды я выложил наше с ним в фото соц. сеть — от комментариев и лайков не было отбоя.

Один рок-музыкант недавно написал мне, что всегда будет любить и помнить своего первого учителя музыки и его «Червону Руту» под аккордеонный аккомпанемент.

В этом году, 1 сентября был и для него праздник — он открыл свой сороковой педагогический сезон. Многие его ученики приводят детей, и уже детей своих детей.

Но внучка в деда не пошла. Получив красное свидетельство в музыкальной школе — бандура была забыта. Напрасно я уговаривал ее, предлагая купить мастеровой инструмент, - она ведь ездила и выигрывала — Лауреат международных и республиканских конкурсов, - но Доминика ни в какую: интерес пропал ...

Теперь в семье снова будет врач. Вдумчивый, хваткий. Помню, просил жену каплями закапать мне глаза. Мое сопротивление давалось ей непросто, а если она не попадала или замешкалась, - вообще вызывало рефлексивное раздражение. На помощь матери пришла дочь: скрутив меня в бараний рог и придавив сверху телом, она четким и безошибочным движением раздвинула веки и закапала мне глаз – я не успел и опомниться.

Под окном нашего дома большими буквами аккуратно выведено: «Доминика, я люблю тебя». Этой надписи уже четыре года. Краска настолько устойчивая, что ничем не смылась до сих пор. Все соседи завидовали и с удовольствием выворачивали шею, чтоб снова сложить эти огромные белые буквы в слова.

Стройный, яркий - С. был старше дочери на пять лет. Он дарил ей цветы и водил в кино. Они постоянно говорили о женитьбе, но строгий отец – то есть я – отвечал, что раньше 18 лет и слышать ничего не хочет. На восемнадцатилетие Доминики С. подарил ей кольцо с крупным бриллиантом.

Все бы развивалось прекрасно, если бы я однажды не заметил на лице дочери слезы. Это не было для меня неожиданностью – я их предвидел…

Дело в том, что четырнадцатилетняя девочка была горда и счастлива рядом с накаченным девятнадцатилетним красавцем. Но ее стремительное развитие я угадал еще тогда, а потому, вызвал ее парня на разговор. Я пытался очень мягко ему объяснить, что брошенный им институт – это не правильно – надо идти учится – ВУЗ «структурирует» мозги. Говорил о том, что его стремление заработать денег - похвально, но в нашей семье ажиотаж в отношении денег не культивируется, - дети воспитаны в строгости и понимают, что деньги – это средство, а не цель. Поэтому, в золотой клетке, без дружбы и взаимопонимания, он ее удержать не сможет – дочь унаследовала свободолюбивую душу – она разорвет отношения сразу же, как только почувствует, что ограничивают элементарную свободу. А если с ним будет еще и скучно…

Жаль, он меня тогда не послушал. А ведь мог. Хороший парень. Не учел и не простил, что она обогнала его в развитии, и в какой-то момент ей стало с ним неинтересно.  Но сам продолжал подливать масла в огонь, с упреком, сарказмом и настойчивостью задавая двусмысленные вопросы: чем она всю ночь занималась? - когда валящаяся с ног медсестра возвращалась после ночного дежурства.

Я по-отцовски полюбил и его, несмотря на очевидную ограниченность. Я видел, что он любит мою дочь, но настоятельно рекомендовал ей вернуть кольцо. Причина проста – он не боролся за свою любовь. И не терял ее. Она досталась ему «готовенькой» – и он даже не смог за четыре года воспитать ее «для себя». Потому что слаб. Образы, получаемые ею от отца были многократ сильнее – и мало отца было иметь в союзниках – надо было еще и тянуться под эти образы! Но они оказались ему не по зубам. Плюс разная система ценностей: она стремилась к учебе, а мать его безапелляционно настаивала, что сыну пора иметь детей.

- Знаешь, папа, - теперь сияет Доминика, - никогда бы не подумала, что почувствую себя такой счастливой, вернув кольцо! У меня теперь новая жизнь! Универ! И парней на курсе столько красивых…

А я смотрю на нее и радуюсь – что может быть лучше институтских лет? Что может быть ярче этих впечатлений, встреч?

Все эти годы, пока она росла - сколько раз я переспрашивал себя, спорил с окружающими, цеплялся зубами и готов был перегрызть за нее глотку, спотыкался и находил новые пути, чтобы сохранить в ней и преумножить те внутренние ценности, которые сам пронес через жизнь.

Пронес на вытянутой руке высоко поднятой над головой, голышом переходя вброд эту липкую реку…

01-26 сен 2012,