Фрагменты из книги Леи Алон (Гринберг) "Вечный огонь".
(...) «Хотите знать, что такое хасидизм? – спрашивал Бешт (Бааль Шем Тов). – Слушайте. Я расскажу вам. Один кузнец, мечтавший о собственном деле, купил наковальню, меха, молот и взялся за дело. Но вот беда: горн никак не разгорается! "Что же это такое?" – спросил он старого кузнеца. Тот вздохнул в ответ: "Всё есть у тебя для работы, кроме искры."
Искра – это и есть хасидизм» (...)
(...) Сколько километров пути исходили наши мудрецы и праведники в полях и лесах, сколько молитв обратили к Всевышнему. В минуты такого одиночества написал раби Нахман из Брацлава свою «Песню трав»: «Если бы человеку дано было услышать песнопение и славословие трав, он услышал бы, как каждая травинка поёт песнь Всевышнему». Он писал, что зима подобна младенцу в утробе матери, лето же напоминает роды. Зимой травы и растения умирают, потому что силы их иссякают, а когда приходит летняя пора, они вновь пробуждаются. Прекрасно тогда поле и прогулки в поле, и голоса пробудившихся трав. Он любил тишину и хасидам своим говорил, чтобы шли молиться в поле. «Главное в уединении и в беседе между человеком и его Властелином – такая полнота самоотдачи, при которой душа готова вот-вот оставить человека, упаси Бог!» Сам он исходил эти места вдоль и поперёк. Поднимался на самую высокую вершину и там, в лощине, в раздумьях проводил долгие часы. Бывало, сидел на берегу реки, заросшей осокой и тростником, предавшись созерцанию. А вокруг – никого. Только лес. И шёпот деревьев, и голоса птиц (...)
(...) Исраэль Баал Шем Тов – Владеющий благим именем – изменил еврейский мир. Сила его веры была так глубока, влияние личности так сильно, что он захватывал каждого, кто однажды его слышал. Из легенд и притч, правды и вымысла вырисовывается образ человека, который пришёл в наш мир, хорошо осознавая свою миссию. Семь лет он жил в Карпатских горах, его дух возносился к небу, но мысли были о тех, кто внизу. Он придёт к ним и принесёт им добрую весть: «Только живя в радости, человек исполняет волю Творца. Тора – не тяжкий камень, сгибающий спину еврея, а драгоценный сапфир, освещающий его путь. Тора дана людям, а не ангелам и не требует от них совершенства». Он обратился не к разуму человека, но к его чувству. И этот язык был ближе и понятней простому народу, чем язык книжной мудрости. Он учил измученного, исстрадавшегося еврея отринуть печаль, подарить душе свободу и радость. Ты узнаёшь его мысли в изречениях многих хасидских цадиков. Разве не о том же сказал раби Нахман из Брацлава в словах, ставших израильской песней, которую поют и в радости и в горе: «Весь мир только узкий мост. И главное – ничего не бояться» (...)
(...) Но у меня есть свой любимый образ. Ученик Магида из Межерича Леви Ицхак из Бердичева не возглавил династию, у него не было последователей, как у других хасидских цадиков, он был раввином Бердичева, и после его смерти община не пригласила другого раввина, оставшись верной его памяти. Так и идёт это имя рядом с именем города: Леви Ицхак из Бердичева. Да и мог ли кто-то другой наследовать Леви Ицхаку? Так жить бедами общины и радоваться каждому маленькому чуду? Раздавать всё своё жалованье, оставаясь нищим. Бегать из богадельни в сиротский приют, из деревни в деревню, отдавая без остатка тепло своей души? Время оказалось не властно над его образом. Он стал ещё ярче, любимей, ближе, будто и сегодня Леви Ицхак с нами, чтобы и за нас просить в бесконечных своих молитвах. Бердичевский раби славился своей учёностью, знанием Талмуда, глубокой религиозностью, у него были ученики, но не потому стал одним из любимейших хасидских цадиков и героем многих поэтических и прозаических произведений. Сутью его личности была любовь к людям. Вокруг было много страдания, и когда душа его не могла вынести чужую боль, он обращался к Богу: защищал перед Ним евреев, напоминал об их верности Всевышнему, требовал сострадания. Он призывал Бога к ответу, продолжая глубоко верить. Его бесконечная любовь к людям давала ему на это право.
(...) «Хотите знать, что такое хасидизм? – спрашивал Бешт (Бааль Шем Тов). – Слушайте. Я расскажу вам. Один кузнец, мечтавший о собственном деле, купил наковальню, меха, молот и взялся за дело. Но вот беда: горн никак не разгорается! "Что же это такое?" – спросил он старого кузнеца. Тот вздохнул в ответ: "Всё есть у тебя для работы, кроме искры."
Искра – это и есть хасидизм» (...)
(...) Сколько километров пути исходили наши мудрецы и праведники в полях и лесах, сколько молитв обратили к Всевышнему. В минуты такого одиночества написал раби Нахман из Брацлава свою «Песню трав»: «Если бы человеку дано было услышать песнопение и славословие трав, он услышал бы, как каждая травинка поёт песнь Всевышнему». Он писал, что зима подобна младенцу в утробе матери, лето же напоминает роды. Зимой травы и растения умирают, потому что силы их иссякают, а когда приходит летняя пора, они вновь пробуждаются. Прекрасно тогда поле и прогулки в поле, и голоса пробудившихся трав. Он любил тишину и хасидам своим говорил, чтобы шли молиться в поле. «Главное в уединении и в беседе между человеком и его Властелином – такая полнота самоотдачи, при которой душа готова вот-вот оставить человека, упаси Бог!» Сам он исходил эти места вдоль и поперёк. Поднимался на самую высокую вершину и там, в лощине, в раздумьях проводил долгие часы. Бывало, сидел на берегу реки, заросшей осокой и тростником, предавшись созерцанию. А вокруг – никого. Только лес. И шёпот деревьев, и голоса птиц (...)
(...) Исраэль Баал Шем Тов – Владеющий благим именем – изменил еврейский мир. Сила его веры была так глубока, влияние личности так сильно, что он захватывал каждого, кто однажды его слышал. Из легенд и притч, правды и вымысла вырисовывается образ человека, который пришёл в наш мир, хорошо осознавая свою миссию. Семь лет он жил в Карпатских горах, его дух возносился к небу, но мысли были о тех, кто внизу. Он придёт к ним и принесёт им добрую весть: «Только живя в радости, человек исполняет волю Творца. Тора – не тяжкий камень, сгибающий спину еврея, а драгоценный сапфир, освещающий его путь. Тора дана людям, а не ангелам и не требует от них совершенства». Он обратился не к разуму человека, но к его чувству. И этот язык был ближе и понятней простому народу, чем язык книжной мудрости. Он учил измученного, исстрадавшегося еврея отринуть печаль, подарить душе свободу и радость. Ты узнаёшь его мысли в изречениях многих хасидских цадиков. Разве не о том же сказал раби Нахман из Брацлава в словах, ставших израильской песней, которую поют и в радости и в горе: «Весь мир только узкий мост. И главное – ничего не бояться» (...)
(...) Но у меня есть свой любимый образ. Ученик Магида из Межерича Леви Ицхак из Бердичева не возглавил династию, у него не было последователей, как у других хасидских цадиков, он был раввином Бердичева, и после его смерти община не пригласила другого раввина, оставшись верной его памяти. Так и идёт это имя рядом с именем города: Леви Ицхак из Бердичева. Да и мог ли кто-то другой наследовать Леви Ицхаку? Так жить бедами общины и радоваться каждому маленькому чуду? Раздавать всё своё жалованье, оставаясь нищим. Бегать из богадельни в сиротский приют, из деревни в деревню, отдавая без остатка тепло своей души? Время оказалось не властно над его образом. Он стал ещё ярче, любимей, ближе, будто и сегодня Леви Ицхак с нами, чтобы и за нас просить в бесконечных своих молитвах. Бердичевский раби славился своей учёностью, знанием Талмуда, глубокой религиозностью, у него были ученики, но не потому стал одним из любимейших хасидских цадиков и героем многих поэтических и прозаических произведений. Сутью его личности была любовь к людям. Вокруг было много страдания, и когда душа его не могла вынести чужую боль, он обращался к Богу: защищал перед Ним евреев, напоминал об их верности Всевышнему, требовал сострадания. Он призывал Бога к ответу, продолжая глубоко верить. Его бесконечная любовь к людям давала ему на это право.
Слабый физически, теряющий сознание после долгой молитвы, Леви Ицхак выглядит совсем иначе, когда стоит перед Богом. Сила его духа возвышала его: «Если еврей видит на земле филактерии, он спешит поднять и поцеловать их. Написано, что мы – твой тфилин. Неужели Ты никогда не поднимешь нас к Себе?» Кому ещё дана была такая страстность и такой жар, чтобы искать справедливости и требовать ответа у самого Бога? - «Я не спрашиваю, почему нас преследуют и уничтожают везде и всюду, но я хотел бы знать: для Тебя ли наши страдания?» «Ты предписал человеку помощь сиротам. Мы тоже сироты. Почему же Ты не приходишь к нам на помощь?» Он напоминал Богу о милосердии и называл его на идиш: «Дер Баремдигер». Милосердный. Раби Леви Ицхака тоже называют Милосердный. И произносят это имя на идиш, как произносил он, обращаясь к Богу. По преданию, в память о нём и его потомки несут это имя – символ высокой любви к людям. Он покоится в Бердичеве. На старом еврейском кладбище.
Глубокой ночью пробирались мы по тропинке к месту его захоронения, могилы прятались в тени деревьев и казалось: это не кладбище, но лес, в который мы забрели случайно. Но вот и охель. Каменное строение с полусферической крышей, под которой покоится праведник, на иврите называют «охель». В русском языке нет адекватного понятия. Шатёр, погребальный склеп – каждое из этих слов имеет свой определённый оттенок и ни одно из них не передаёт того, что для еврея значит охель. Слово это ведёт вглубь нашей памяти. Раскинув шатры, кочевали наши предки по незнакомой, лишенной влаги земле. Авраам сидел у входа в шатёр (охель) в Элоней Мамрэ, на третий день после обрезания, когда открылся ему Бог, и он увидел трёх путников, и были то три ангела. И вновь, уже намного позже, когда Бильам, задумавший проклясть Израиль, – благословляет: «Как хороши шатры твои, Яаков!»... Охель – напоминание о жизни, тепле, доме. Почему же, когда уходит праведник, возводят над его могилой охель? Потому что, охель символизирует мистическую связь поколений. В охеле мы словно ощущаем присутствие цадика, как будто стены удерживают его дух. А быть может, здесь, в этих стенах, наша душа в состоянии религиозного порыва готова к такой встрече? Спускались сумерки, сгущалась тьма, отметая всё лишнее от взгляда, приходило чувство сосредоточенности... На могилу Леви Ицхака приезжают евреи со всего мира с верой: как он защищал нас при жизни, так продолжает защищать и сейчас. Не случайно ведь из всех хасидских цадиков только его мы называем Заступник (...)
(...) Незадолго до поездки, я работала над очерком о писателе Цви Прейгерзоне. В свой роман «Вечный огонь», написанный, как и все его произведения, на иврите, Прейгерзон вплёл предание о Шнеуре Залмане из Ляд, связав с последними мгновениями его земной жизни. «В час выхода святой души Старого Ребе поднялось на кладбище в Гадяче, в лесу на берегу Псёла, маленькое пламя. Мерцало это пламя днём и ночью, и буйный ветер вырывался из леса и бросался на него, и комья снега обрушивались, но оно по-прежнему горело, и никакая сила в мире не могла погасить его», – писал он.
Шумят кроны деревьев. Поёт свою тихую песню Псёл. На кладбище в Гадяче попала в засаду оставшаяся в живых группа евреев. Эсэсовцы заперли их в склепе, чтобы наутро расстрелять. Пьяные голоса доносятся до несчастных, приговорённых к смерти людей. Тают часы, приближая рассвет. Кто-то молится, кто-то читает псалмы. Ночью служка, поддерживающий огонь лампады на могиле, услышал голос. Ему казалось, что звук заполнил собою всё пространство. Он никогда не слышал голос раби, но знал: это его голос: «Я не могу вынести страдания. Мера Яакова – мера жалости. Открой пещеру под свечой вечности»... Так соединились мистика и реальность. Пещера под могилой, разверзшаяся в час похорон Старого Ребе, привела ещё недавно обречённых на смерть людей – к берегу реки, а оттуда – через лес – к партизанам...
Образ Шнеура Залмана, талмудиста и философа, посвятившего главный труд своей жизни – книгу «Танья» («Учение» – по-арамейски) исследованию еврейской души, её связи с Божественной основой, помог писателю раскрыть мысли о вечности народа, его духовной силе, проявившейся в период самых страшных испытаний. Вечный огонь – символ, взятый из философии иудаизма, уподобившей еврейскую душу в её устремлённости к Божественному началу, горящей свече, пламя которой всё время рвётся ввысь. Роман «Вечный огонь» был опубликован в Израиле под псевдонимом «А. Цфони» незадолго до смерти писателя, просидевшего за свою любовь к ивриту семь лет в сталинских лагерях и тюрьмах. Но пришёл час, и его настоящее имя узнал и ивритский и русский читатель (...)
(...) Любавичи остались в моей памяти зелёным островком с омытой дождём травой. Ноги тонули в этой траве, их кусала крапива, пока мы бежали через поле к домику из красного кирпича со светлой куполообразной крышей. Деревья, окружившие охель, тянулись высоко вверх, и были как великаны на страже. А я думала о большом и сильном роде праведников и мудрецов, который подобно поросли могучего дерева, пустил свои корни в духовную почву, оставив в ней свой глубокий след. Старый Ребе провозгласил источником веры – разум, созерцательное мышление, подчеркнув его власть над чувством. Это учение стало интеллектуальным стволом хасидизма. Он сам дал ему название: Хабад – аббревиатура от хохма, бина, даат – мудрость, понимание, знание. Первым его последователем стал сын Дов Бер, перенесший свою резиденцию из разрушенных войной с Наполеоном Ляд в Любавичи. Ему на смену пришёл внук Старого Ребе Менахем Мендл, известный как Цемах Цедек (Поросль Благочестия) по названию написанной им книги. Они сформировались под сенью могучего интеллекта Шнеура Залмана, впитали его философию и продолжали в своих трудах развивать его мысли, но первоосновой оставалось учение Баал Шем Това. Менахем Мендл, изучавший талмудическую литературу, философию хасидизма, математику, астрономию и слывший одним из самых выдающихся галахических авторитетов своего времени, говорил, как когда-то Баал Шем Тов, о радости в хасидизме: «У каждого замка свой ключ, подходящий только к нему. У мастера, специалиста по замкам, есть ключ, которым он открывает все двери. Этот ключ – радость».
Сегодня в Любавичах две могилы: Цемах Цедека и его младшего сына Шмуэля Шахна, четвёртого цадика династии Шнеерсонов. Когда-то Любавичи жили своим цадиком. Сотни евреев приезжали, чтобы увидеть праведника и получить благословение. О святости и мудрости рода Шнеерсонов ходили легенды. Они несли в своей душе свет веры. Он вёл их, пробиваясь сквозь тьму и побеждая её.
Шнеур Залман был арестован дважды. После освобождения из Петропавловской крепости он написал Леви Ицхаку, с которым его связывала глубокая дружба, а впоследствии и родство: «Великое чудо сотворил Всевышний на земле: как я ничтожнейший из смертных оказался тем инструментом, благодаря которому возвеличилось Имя Создателя?»
Семь цадиков Любавичской ветви, и каждый оставил свою память. Шалом Дов Бер создал 1897 году первую иешиву в Любавичах, а чуть позже, через своих посланников, основал иешиву в Хевроне. С тех пор Хабад стал ядром духовного возрождения и религиозного сопротивления ассимиляции. Хасидские цадики из Любавичской династии жили и боролись во время самых тяжёлых испытаний, выпавших на долю еврейского народа. Им дано было осветить тьму, направить еврейскую мысль к национальным истокам. В 1920 году руководство общиной принял Йосеф Ицхак, сын Шломо Дов Бера. Шла гражданская война. Началось тяжёлое преследование религиозных, гонение, аресты, расстрелы. Йосеф Ицхак был арестован в 1927 году и приговорён к расстрелу, и только чудо спасло его. Вернувшись из тюрьмы, он написал: «Помимо обычных вех жизни, данных каждому человеку – детства, отрочества, зрелости и старости... Всевышний представляет на жизненном пути особые моменты, когда сурово испытывается его натура и природа и резко выделяются скрытые способности, когда душа поднимается на новые высоты, порываясь осознать конечную цель человеческой жизни».
Эти слова не только об одной судьбе, они о жизни всего народа, его душе, силе его противостояния.
Есть люди, которые поражают своей духовной мощью. Когда мы говорим о двадцатом веке, неизменно возникает образ Любавичского ребе Менахема Мендла Шнеерсона, величайшего мудреца, философа, учёного, унаследовавшего всё лучшее от своих предков. Глубоко и полно отразил Цви Прейгерзон мысль о преемственности поколений: «Нелегко было вести этот народ по дороге тяжёлых испытаний, по страшной дороге, забрасываемой камнями. В каждом поколении вставали люди, которые знали тайны управления кораблём с берега одного поколения к другому. Вся их сила была в Книгах, в стоящих за ними поколениях и в дерзости их сердец» (...)
Другие мои материалы о Баал Шем Тове:
Миква БЕШТа в Виженке близ Вижницы
В гостях у БЕШТа
Святые, которые живут среди нас
На могиле у Баал Шем Това
#zoriyfine #миква #бешт #баалшемтов #вижница #виженка #хасид #хасиды #хасидизм #baalshemtov #mikva #mikvah #иудаизм #синагога #mezhybizh #hebrew #jewishcemetry #jewish #меджибож #меджибіж #бешт #besht #hasidus #מקווה #בעשט #בעל #שם טוב #וויזניצה #וויזניץ #וויזנקה #חסיד #חסידים #חסידות #מזבוז
Другие мои материалы о Баал Шем Тове:
Миква БЕШТа в Виженке близ Вижницы
В гостях у БЕШТа
Святые, которые живут среди нас
На могиле у Баал Шем Това
#zoriyfine #миква #бешт #баалшемтов #вижница #виженка #хасид #хасиды #хасидизм #baalshemtov #mikva #mikvah #иудаизм #синагога #mezhybizh #hebrew #jewishcemetry #jewish #меджибож #меджибіж #бешт #besht #hasidus #מקווה #בעשט #בעל #שם טוב #וויזניצה #וויזניץ #וויזנקה #חסיד #חסידים #חסידות #מזבוז
Комментариев нет:
Отправить комментарий